Мужчина, который забыл свою жену - Джон О`Фаррелл

Я подумал было, что это шутка. Слишком много времени провел в обществе Гэри.

— Что?

— Потому что случился пожар. Поэтому я и пришла в ярость. Мы уже спали, а на кухне начался пожар, и сигнализация не сработала, потому что ты вытащил батарейку.

Да, следует полностью владеть информацией, а уж потом бросаться в спор.

— Чёрт, звучит жутко. Я… совсем не помню этого… — пробормотал я.

— Но тем не менее помнишь, что я пришла в ярость?

— Смутно… Мы выскочили на улицу?

— Разумеется, поскольку наш дом полыхал огнём. Всё семейство торчало в саду в одних пижамах, пока пожарные выбрасывали наружу тлеющую мебель.

Я попытался представить эту сцену, но тщетно.

— Чтоб я пропал… А кто поднял тревогу?

— Я разбудила детей, когда ты растолкал меня и спросил, не чувствую ли я запах дыма.

— Ну, по крайней мере, тревогу поднял я.

— Разбудил меня и говоришь: «Чувствуешь, дымом тянет?» Я тут же подскочила и бросилась к детям.

— Но ведь это я почувствовал запах? Это ведь как-то компенсирует конфуз с батарейкой?

— Нисколько! Мы все могли погибнуть! Пришлось полностью переоборудовать кухню! И всего этого можно было избежать…

— А вдруг я почувствовал запах раньше, чем сработала бы сигнализация и…

— Отлично — ты настоящий герой! Давайте теперь перепишем историю. Вот я дура — всё перепутала.

Я не мог отделаться от чувства, что именно сейчас происходит наша первая размолвка, но счёл за лучшее об этом не упоминать.

— Роза для мадама? — предложил лоточник с сильным восточноевропейским акцентом. Аромат цветов терялся в клубах табачного дыма от сигареты, свисавшей из уголка его рта.

— Нет, спасибо.

— Эй, мадама, он что, вас не люблять? Не хотеть закупить романтийный цветок?

— Нет, благодарю.

Торговец удалился, но его вмешательство в беседу, похоже, немного разрядило атмосферу.

— Невозможно просто забыть обо всём и начать сначала, Воган.

— Но именно это и произошло! Ладно, пускай пока забыл только я, но и ты сможешь. Просто ты забыла, как хорошо нам было вместе. И тогда в суде я говорил именно то, что хотел.

— Ты уцепился за романтическую идею «Воган и его счастливая жена», потому что изо всех сил стремишься возродить свое прошлое, и это понятно. Но прошлое вовсе не таково, каким ты его вообразил. Невозможно оставить только счастливые моменты. Ведь мы не только резвились в упавшей палатке, уж поверь.

— Я думаю не о прошлом, а о будущем. Когда я впервые увидел тебя и наш дом, который мы вместе создавали… Если бы ты могла взглянуть на всё свежим взглядом, как я, ты бы ни за что не захотела с этим расстаться.

— Да, но твой взгляд не видит тебя в этой картине. Это как разглядывать симпатичные домишки вдоль шоссе, проносясь мимо на автомобиле. «Как бы я хотел здесь поселиться».

Издалека донеслись аплодисменты, словно комплимент её оригинальному сравнению.

— Но послушай, люди меняются, — взмолился я. — И я определённо изменился. И очень сожалею, что причинял тебе боль, когда у нас начались размолвки. Не понимаю, почему я так вёл себя. Единственное утешение — ситуация была настолько травмирующей, что мой мозг полностью стёр информацию об этом. И теперь единственное, что я помню, — восторг, который испытал при нашей первой встрече.

— Погоди, пока вернутся остальные воспоминания. Ты не любишь меня, Воган. Это твоё сознание так шутит с тобой.

Цветочник, не добившись успеха, направился к следующему кафе.

— Простите! — окликнул я его.

— Воган, нет!

— Сколько стоят ваши розы?

— Четыре фунта по штуке, — подскочил он. — Прекрасный розы для прекрасный мадама.

— Воган, не смей покупать мне розу.

Но желтые от никотина пальцы уже вытаскивали из корзинки упакованное в целлофан свидетельство любви.

— Нет, нет, — остановил я. — Пятьдесят фунтов за всю корзину.

— Все?

— Воган, ты напрасно тратишь деньги.

— Шестьдесят фунтов!

— Пятьдесят, и ваш рабочий день окончен.

Мужик невозмутимо кивнул и торопливо обменял банкноты в моей руке на охапку чахлых красных роз.

— Он вам очень сильно полюблять.

— Мы вообще-то разводимся, — буркнула Мадлен.

— Ваш жена — он такой веселый! — рассмеялся торговец.

Ни я, ни Мэдди его не поддержали. Мой театральный жест разозлил её ещё больше, и она торопливо просматривала листок со списком неотложных практических дел. Наша дальнейшая жизнь предполагала некоторое взаимодействие, но оставаться моим другом она не желала.

Я предпринял последнюю отчаянную попытку:

— А может, моя амнезия — лучшее, что могло с нами произойти!

— Ради всего святого, Воган, меня всегда бесила твоя способность забывать обо всём, что я говорила. Все, что касалось твоей жизни, ты прекрасно помнил, но то, чем занималась я, было настолько неважно, что не стоило утруждать память. И вдруг ты забыл вообще всё и полагаешь, что стал от этого более привлекательным? Я сказала бы, что это вполне логичный итог двадцатилетних отношений. Сначала ты забывал купить молоко по дороге домой; потом забывал, что у меня скоро выставка и поэтому я просила тебя прийти пораньше, чтобы я могла посидеть за компьютером; потом забывал о нашей годовщине и о том, что на прошлое Рождество дарил мне точно такой же подарок, пока в конце концов не позабыл обо мне окончательно — как меня зовут, как я выгляжу… вообще забыл о моём существовании. Не понимаю, причём тут врачи и прочие неврологи, если ты вычеркнул меня из памяти много лет назад. Это не заболевание. Это твоя сущность. Всё кончено, Воган! Мы разводимся. Конец истории. Нашей истории.

Она встала и ушла, оставив на столе передо мной пятьдесят красных роз. А я сидел и таращился на свой остывший эспрессо, пока не загудел обогреватель за спиной. Смеркалось, я почувствовал, что дрожу от холода. Как наивно — я-то верил, что можно задержать уходящее лето.

По другой стороне улицы брела старушка с палочкой. Остановилась, понуро опустив голову. Она казалась совсем измученной и подавленной. Убеждённый, что любой из нас в силах творить добро, я подхватил свой букет и направился к ней.

— Простите, вы позволите подарить вам пятьдесят алых роз? — со всем доступным мне обаянием обратился я.

Старушка недоверчиво вскинула голову:

— Извращенец!

Глава 10

— Воган, у меня для тебя плохие новости, дружище. — Гэри сидел за кухонным столом и пытался хлебным ножом подцепить последнюю маринованную луковку в банке.

Моей амнезии исполнился уже месяц.

— Что случилось?

— Тебе, наверное, лучше присесть.

— Что-то с Мэдди? Или с детьми? Не томи.

— Нет — это с твоим отцом. У него ещё один инфаркт.

Я остолбенел.

— Мой отец?! Я и не подозревал, что у меня, чёрт побери, есть отец. Он жив? Почему ты не сказал, что мой отец жив?

— Ну, я… это… просто подумал, что ты в курсе. Ты же ни о чем не спрашивал… — Гэри беспомощно поднял руки.

— Но ты говорил о моих родителях в прошедшем времени. Сказал, что они были прекрасной парой.

— Ну да, я же с ними был знаком раньше… Тогда, выходит, это хорошая новость, если ты думал, что он умер. А он жив. Пока. Хотя на твоём месте я бы не откладывал встречу надолго… Инфаркт, это же серьёзно, да? — И тут же, словно желая утешить: — Хочешь луковку?

Вопросы, которые следовало задать давным-давно, обрушивались на Гэри быстрее, чем он успевал на них отвечать.

— Сколько ему лет? Он в сознании? А когда случился прошлый инфаркт? — И самый сложный: — Как я к нему обращаюсь?

— В каком смысле?

— Я называю его «папа», или «папочка», или «отец», или зову по имени?

— Понятия не имею. Наверное, «папа». В смысле, если бы это звучало как-то необычно, я бы запомнил.

Ещё Гэри добавил, что звонила Мадлен — сообщила, что ведет детей в больницу, чтобы те повидались с дедушкой. Его перевели из реанимации, и к нему ненадолго пускают.

— Мадлен сама звонила?

— Линде, на мобильный. Сказала, что тебе, наверное, следует знать.

— А ещё что-нибудь сказала? Мне ей перезвонить?

— Нет.

— Нет — в смысле не сказала?

— Нет — в смысле сказала, чтобы не перезванивал. Она оставила телефон больницы. Смешно…

— Что именно?

— Да номер оканчивается на единицы. Один, один, один. Странно, да?

Я рухнул на стул, а Гэри, до которого наконец дошло, что новость для меня убийственна, попытался выразить сочувствие в своей обычной идиотской манере:

— Тебе, наверное, нелегко, чувак.

— Да уж…

— Сначала вообще о нём не помнил, а потом выясняется, что старикан почти при смерти.

— Да уж… нехорошо.

— Вот именно. Нехорошо. Так оно и есть. Вкус какой-то странный. Маринованный лук может испортиться?